Глава 10

Оттиск был грязный, черты неразборчивы, но перед ним, без сомнения, Кейт. Ее манера держаться угадывалась безошибочно, ее наклон головы, рост… Достопочтенная Кизия Сен-Мартин, в черно-белом туалете, в знаменитых бриллиантовых браслетах покойной матери, как сообщала газета. Наследница нескольких состояний: сталь, нефть и многое другое. Неудивительно, что она рассмеялась во время телефонного разговора, назвав свой вид «странным»: Люку ее наряд показался довольно чудным. Но она была неотразима. Даже на фотографиях. Он вспомнил вдруг, что раньше видел ее в газетах, но теперь, конечно, смотрел по-иному — теперь он знает ее наяву, и для него все стало существенным, даже та нелепая жизнь, которую она ведет. За внешней безмятежностью, безукоризненной маской великосветской дамы он угадал смятение. Птица в золоченой клетке умирает, он это понимал. Не был, правда, уверен, что и она понимает. И ему вдруг до боли захотелось прикоснуться к ней, пока не поздно…

А вместо этого они пойдут на дурацкий митинг, и опять ему придется прикидываться, что он ничего не знает. И ждать, когда ей первой надоест игра в «К.-С. Миллер». Только она может ее прекратить. А он лишь дает ей шанс. Сколько шансов? Сколько еще придется искать извинений? Сколько городов? Сколько встреч? Он знал только, что Кизия должна принадлежать ему, сколько бы времени на это ни ушло. Беда лишь в том, что времени в обрез. Бред какой-то.

Кизия, приехав в Вашингтон, нашла Люка в офисе, окруженного, как всегда, незнакомыми людьми. Телефоны звонили, люди кричали, телеграммы летели, дым стоял стеной, и он едва ли понял, что Кизия рядом. Люк помахал рукой лишь однажды и больше ни разу не взглянул на нее за весь день. Пресс-конференцию перенесли на два часа, и в кабинетах народ кишел до вечера. Часов в шесть она присела, запихнула блокнот в сумку и с удовольствием доела бутерброд с ветчиной, которым ее угостили. Ну и денек выдался! Да еще голова разболелась — неудивительно: после вчерашнего… Звонки, встречи, разговоры, цифры, фотографии… А каково ему вот так каждый день…

— Хотите, убежим отсюда без оглядки?

— Это лучшее предложение за весь день, — сказала она, улыбаясь, и он посветлел.

— Идемте, съедим чего-нибудь.

— Мне пора в аэропорт, к сожалению.

— После. Сначала отдохнем. А то вас будто грузовиком переехали.

Она поняла, что он имел в виду. Помятая, усталая, растерянная… Но и Люк был не лучше: усталый и чем-то рассерженный, с сигарой, волосы торчат в разные стороны.

Люк был прав. Сегодняшняя встреча была полной противоположностью той, в Чикаго. Сегодня вершилось главное, по его словам. Он волновался, психовал, горячился. Чувствовалось напряжение, ораторы не стеснялись в выражениях. Но властвовал здесь Люк. Почти как Бог. Эту жесткость она приметила в нем еще в Чикаго. Воздух был пронизан его особого рода энергией. Но когда они выходили, лицо Люка подобрело.

— Ты выглядишь усталой, Кейт. Слишком утомительно, да? — Он не просто поддерживал разговор, он волновался — обращался к ней то на «ты», то на «вы».

— Нет. Все в порядке. У меня нет слов! Интересный день. Я рада, что оказалась здесь.

— И я. — Они шли по длинному оживленному коридору в потоке спешащих домой людей. — Я знаю одно тихое место, где мы пообедаем. Есть у тебя время? — Но он знал наперед, что она не откажется.

— Есть, конечно. С удовольствием. — К чему рваться назад? К кому? К Уитни?.. Или к Марку? Неожиданно все потеряло смысл.

Они вышли на улицу. Лукас взял ее за руку.

— Что ты делала вчера вечером? — Он знал, что она солжет.

— Представь себе, напилась. Много лет со мной такого не случалось. — Какое безумство! Зачем все выкладывать начистоту, она же не собиралась! Можно, конечно, но не стоит.

— Ты… напилась? — спросил он удивленно.

Значит, она напилась… в своем черно-белом наряде, с бриллиантовыми браслетами матери на руках… А рядом был тот жлоб, явно ею недовольный. Люк ясно представил себе Кизию, перепившую шампанского. Неужто больше нечего было делать?

Они шли торопливо, почти прижавшись друг к другу. Она, помолчав немного, задумчиво взглянула на него и спросила:

— Ты действительно так близко к сердцу принимаешь проблему тюрем? Он настороженно кивнул:

— Что, не похоже?

— Нет. Почему же, наоборот. Мне просто интересно, сколько души ты в это вкладываешь. Со стороны кажется, что весь ушел, с головой.

— Разве того не стоит?

— Хотелось бы верить. А ведь есть опасность проиграть, даже если чувствуешь себя на коне. Ты же, будучи во главе, так откровенно высказываешься… Я слышала, что они могут взять назад свои обещания.

— Если даже так, что я теряю?

— Свободу. Или это для тебя ничто? — Может, после шести лет тюрьмы все не имеет значения… Ей же казалось, что именно после заключения свобода должна быть особенно желанна.

— Ошибаешься. Я никогда не терял ощущения свободы, даже в камере. Если быть точным, то терял на короткий срок, а с тех пор, как вновь нашел, с ней не расставался. Звучит банально, согласен, но никто не может лишить человека свободы — только он сам. Они могут ограничить способность к передвижению — и все.

— Хорошо, допустим, а если сейчас они лишат тебя возможности перемещаться в пространстве? Вряд ли удастся вести такую же деятельную жизнь — прощайте речи, конференции, книги, послания в тюрьмы. Трудные настанут времена, согласись, канатоходец ты наш! — Это говорил ей Симпсон, и она невольно повторила его слова.

— А многие и ходят по канату. В тюрьме или на свободе. Может, и ты ходишь, мисс Миллер, только не замечаешь. Что скажешь? Будем ходить, пока не свалимся.

— И ведь никто тебя не заставляет, вот что удивительно.

— Дорогая моя, я знаю, что вся система никуда не годится, — этого мне достаточно. Делать вид, что все хорошо, я не могу — перестану себя уважать. Проще простого. А если в конце мне придется расплачиваться — что ж, я сделал свой выбор. Кроме того, я бы не сказал, что Калифорнийский департамент поправок доживает свой срок, раз он пригласил меня сотрудничать. После того, как я натравил на них этого громилу, зануду из зануд.

— Ты правда не боишься, что тебя уберут?

— Нет. Не будет этого… — Он отвел глаза и замер, будто оцепенев. — Ты любишь итальянскую кухню, Кейт?

— Звучит заманчиво… Хотя не уверена. Просто есть очень хочется.

— Решено — спагетти! Поторопись, ловим такси! — Он пересек дорогу, держа ее за руку, открыл дверцу машины, усадил Кизию, с трудом протиснулся на заднее сиденье. — Да они на карликов рассчитывают! А тебе, гляжу, даже удобно. Благодари Бога, что сделал тебя такой крохой. — Он назвал шоферу адрес ресторана, не обращая внимания на ее протесты.

— Лишь оттого, что вы громадина от природы, Лукас Джонс, нечего на других срывать свое…

— Ну, ну. Разве я что-нибудь имею против, маленькая — и маленькая.

Она посмотрела на него испуганно и недоверчиво:

— Надо бы вас стукнуть как следует за такие слова, мистер Джонс, да боюсь, что покалечу.

Этот эпизод неожиданно определил настроение всего вечера — легкое, шутливое, дружеское. С ним было просто. До тех пор, пока все не было съедено. Тут оба задумались.

— Я люблю этот город. Если б я жил, как ты, в Нью-Йорке, обязательно приезжал бы сюда. Ты часто здесь бываешь, Кейт?

— Изредка.

— Зачем? — Он хотел услышать правду. Иначе ничего не выйдет.

И ей хотелось рассказать, что бывает здесь на приемах, балах, обедах в Белом доме, инаугурациях, помолвках. Но не могла. Нет, не могла.

— Обычно попадаю случайно, как сейчас. Или встретиться с друзьями. — Тень разочарования промелькнула в его глазах. — А тебе не надоело путешествовать. Люк? — Мисс Сен-Мартин вновь удержала равновесие. Ему уже все казалось безнадежным.

— Нет. Не надоело. Это мой образ жизни, и для него есть веские причины. Хочешь бренди?

— Только не сегодня! — Она съежилась, вспомнив о головной боли, которая прошла лишь за обедом.